Жизнь с Шивой.
Современная культура индуизма
Небольшая поэма «Муллейппатту» (mullaippāṭṭu ) входит в состав сборника «Десять песен» (pattuppāṭṭu), который наряду со сборником «Восемь антологий» (eṭṭuttokai) образует комплекс поэзии на тамильском языке, созданной в первой половине первого тысячелетия на юге Индии. Эта поэзия, хотя и подверглась влиянию североиндийской культуры, выражавшей себя на языках санскрите и пракритах, в целом весьма самобытна. Длительность ее развития, зрелость и совершенство поэтических форм подтверждаются известной легендой о поэтической академии, санге, издревле процветавшей при дворе царей южноиндийской династии Пандья[i]. Легенда имеет довольно позднее происхождение, и в самой поэзии подобная академия не упоминается, но по сложившейся традиции раннюю тамильскую поэзию называют поэзией санги.
Ее содержание обычно представляют в виде двух разделов, или тем, одна из которых (пурам, буквально «внешнее») посвящена изображению военной героики, прославлению силы и щедрости тамильских царей и князей. Другая (ахам, буквально «внутреннее») отражает любовные переживания безымянных героев посредством воспроизведения различных ситуаций в их взаимоотношениях. Примечательной чертой тамильской любовной поэзии является тесная связь этих ситуаций с природным окружением, а именно с определенными ландшафтами. Формируется поэтический любовный канон, в основе которого лежит система пяти тем, или тиней, которая может быть вкратце описана таким образом: герои, юноша и девушка, знакомятся и встречаются в горном лесу (тема-тиней куриньджи) или на берегу моря (нейдаль), далее, уже как муж и жена, пребывают в разлуке (темы муллей и палей – на фоне соответственно лесов и пастбищ в начале сезона дождей и пустынной, опасной местности в период летней жары), находятся в состоянии размолвки, так как герой покидает дом, временно увлекшись местными девушками или гетерой (марудам – селение среди плодородных полей риса и сахарного тростника)[ii].
Основной способ подачи любовных ситуаций в тамильской поэзии состоит в создании высказывания, которое вкладывается в уста одного из героев и обращено к другому герою. Интересно, что герои-любовники непосредственно друг к другу, как правило, не обращаются. Героиня в основном обменивается монологами с подругой, подруга часто адресует свои речи герою, матери героини или гетере. Герой иногда жалуется на превратности любви своему другу, а возвращаясь из похода, вспоминает свою возлюбленную и торопит возничего колесницы. Нередко в разлуке герой и героиня беседуют со своим сердцем. Обращения к другим персонажам (певец-бард, прохожий, гетера) немногочисленны.
В сборниках любовной поэзии санги из «Восьми антологий» высказывания героев представлены стихотворениями с разным количеством строк: от 4-5 до 30 (в одном сборнике, «Калиттохей», ‑ до 70, но он во многих отношениях является исключением). Поэмы сборника «Десять песен» насчитывают сотни строк. Представленная здесь поэма «Муллейппатту» – наименьшая из этого сборника (103 строки). Ее название обычно переводят как «Жасминовая песнь», что, в общем, верно, поскольку муллей – разновидность индийского белого жасмина. Однако смысл названия этим не исчерпывается. Следует иметь в виду, что жасмин дает название определенному ландшафту (лесистые холмы и пастбища, селения пастухов, показанные в начале сезона дождей), а кроме того, поэтической теме и ситуации, с которой и тема, и ландшафт связаны. Следует добавить, что внутренним содержанием темы муллей является исполнение женщиной обета разлуки, то есть сдержанное поведение и терпеливое ожидание возвращения супруга, что служит признаком ее супружеской преданности и целомудрия. Этот образ действий также может определяться как муллей. Наконец, муллей называют тип мелодии, характерный для пастушеских племен, обитавших в местности муллей.
Как было отмечено, отдельные стихотворения в сборниках связаны с определенными ситуациями, но совокупно они образуют своего рода лирический сценарий, подразумевающий череду соответствующих событий. Для темы муллей он выглядит так: женщина пребывает в своем доме в ожидании супруга, который отправился «за богатством» или в военный поход (что чаще всего одно и то же). Она страдает в одиночестве, но сдерживает свои чувства, так как в период разлуки должна соблюдать обет стойкости и терпения. Вечером возвращаются в стойла коровы, птицы летят в свои гнезда, а муж еще не вернулся. Наступает сезон дождей (который не только в тамильской, но в индийской поэзии, как правило, является временем конца разлуки). Переживания героини усиливаются, и она жалуется подруге на свое одиночество. Та старается так или иначе ее утешить. А герой в канун сезона дождей находится в военном лагере и думает о своей супруге. Наконец, наступает момент возвращения, и он на колеснице мчится по направлению к дому. Супруга же находится в состоянии радостного ожидания встречи.
Вот пример стихотворения на тему муллей, взятый из сборника «Наттриней» (№ 21, автор Маруданила Наганар). Оно представляет собой обращенный к вознице монолог героя, возвращающегося из военного похода.
Пусть молодые воины, громадный путь проделав,
Стремительным движеньем утомленные, на талиях ослабив пояса тугие,
Идут неторопливо, кто как хочет, ‑ [ты ж],
Чтоб ехать нам [быстрей], коней [жезлом] колючим,
Таким, что и коснуться невозможно, тронь
И правь, искусник, колесницей! Смотри туда!
На гордую фигуру петуха лесного, привлекающего взор,
Чья шея с опереньем пестрым в мелких крапинках,
Подобных [каплям] ароматного, растопленного масла в молоке,
В просторной стороне, где [только что] прошли дожди;
Сырой, невысыхающий песок, он, брызгая, скребет
И, ухватив добычу утреннюю, смотрит на свою подругу.
Схожая сцена есть и в поэме, где сохранено основное содержание темы муллей. Однако существенное ее отличие от стихотворений сборников состоит в том, что вместо прямых высказываний героев мы видим в ней попытку отстраненного авторского рассказа о событиях. Тема раскрывается в цепочке словесных картин, воспроизводящих присущие ей ситуации и мотивы. Так, в начале поэмы изображается приход сезона дождей, затем идет сцена гадания, где упоминаются пастухи, описание вечера и изображение переживаний героини. Далее следует картина военного лагеря и появление находящегося в своих покоях героя. Потом опять возникает героиня, которая прислушивается к шуму дождя, и в нем ей чудится возвращение мужа во главе победоносного войска. В заключительной части поэмы герой вместе со своим войском торопится вернуться домой и гонит колесницу по дороге в окружении возрождающейся после летней жары природы.
Эти картины, надо сказать, соединены друг с другом довольно прямолинейно. Хорошо видно, что автор не обладает умением строить рассказ, зато он привлекает нас необыкновенной яркостью образов, интересными сравнениями, точными деталями. Главная же особенность поэмы состоит в том, что тема муллей предстает в ней как основа панегирика, хвалебной песни царю или полководцу.
Ее герой – персона, несомненно, высокого статуса, равно как и его супруга, находящаяся в прекрасном дворце в окружении многочисленных служанок. Этим объясняется наличие в поэме довольно подробного описания военного полевого лагеря и внутренних покоев героя, который, кстати, показан в поэме, в отличие от коротких стихотворений, погруженным в думы не о супруге, а о своем войске и сражении.
Какой исторической личности была посвящена эта поэма, точно сказать невозможно. И хотя она содержит реалистические описания обстановки действия и некоторые вполне достоверные сведения – например присутствие при дворах южных правителей яванов (то есть греков) и чужеземцев-млеччхов, ‑ общая картина выглядит обобщенной и идеализированной. Единственной привязкой к реальности может служить имя (или прозвище?) поэта, которому приписывают создание поэмы. Он назван Наппуданаром, сыном торговца золотом из Каверипумпаттинама. Этот город был столицей древнего тамильского царства Чолов, и возможно, поэт посвятил поэму одному из чольских царей. Но иными сведениями ни о нем, ни о поэте мы не располагаем.
Религиозное начало присутствует в поэме незначительно и как бы отстраненно. Говорится о том, что служанки поклоняются какому-то богу, упоминаются одежды и трезубец отшельника, из чего следует, что он шиваит. Самый же выразительный в этом отношении момент содержится в самом начале: тучи, поднимающиеся на небосклоне, сравниваются с Малем. Так в тамильской культуре обозначался Вишну, одним из подвигов которого было совершение знаменитых трех шагов. Эта мифологическая история рассказывает о том, что бог для того, чтобы уничтожить демонического царя Бали, воплотился в образе юного ученика брахмана, попросившего у Бали три шага земли. В ответ на согласие Вишну вырос до гигантских размеров и тремя шагами покрыл всю вселенную. В поэме, помимо возрастания Вишну, упоминается лишь одна деталь этого мифа – стекающая с рук Вишну вода, которая символически скрепляла сделки и договоры. Однако поэт перечисляет основные атрибуты бога – сильные руки, оружие-чакру (метательный диск), раковину и знак Шри на груди. Сравнение вздымающихся туч с Вишну встречается в других тамильских текстах и является общим местом индийской поэзии. Интересно, что отсвет образа Вишну лежит и на герое поэмы. Картина его шумного возвращения составляет очевидную параллель движению туч по небосклону и приходу сезона дождей.
Поэма создана в одном из ранних тамильских поэтических размеров ‑ асирияппа, довольно свободным, простым стихом. Сохранение этого размера в русском переводе не имеет смысла, поэтому переводчик прибег к свободному ритмизованному изложению текста. Невозможно было сохранить и грамматическую структуру поэтических пассажей. Основными задачами перевода были его точность и полнота. С этой целью в отдельных случаях были сделаны незначительные добавления, которые отмечены квадратными скобками.
Муллейппатту
Как Маль, что диском-чакрой,
Закрученною вправо раковиной[i],
Могучими руками со стекающей водой
И знаком Шри [владеет],
Поднявшись, мир накрыл просторный,
Так тучи, тяжело идущие,
Испив воды холодной океана шумного,
Вздымаясь вправо[ii] над горами, проливаются дождем;
В такой печальный и недолгий вечер
За стены города старинного и крепкостенного
Выходят пожилые женщины с сосудами, ‑
В них риса зерна и расцветшие бутоны
Пахучего жасмина, вкруг которых
Жужжат, подобно струнам йаля[iii], пчелы.
Цветы и рис рассыпав и сложив в почтенье руки,
Они стоят и ждут знаменья.
Дрожащая [от холода] пастушка,
Руками плечи обхватив, глядит,
Как беспокойно озирается теленок на короткой привязи,
И молвит: «Скоро мать (твоя) вернется,
Ее пригонят пастухи с изогнутыми жезлами».
«Мы слышали благих людей слова благие[iv].
Согласно предсказаниям мудрецов,
С победой над врагами, с данью,
Закончив дело, [наш] герой вернется, это правда.
О темная[v], оставь свои тоску и горе», ‑
Так женщины увещевают [госпожу].
Но та их убеждениям не внемлет, и ее сурмленые,
Подобные цветам глаза в тоске льют слезы-жемчуга;
[А в это время] в стороне лесной просторной,
Лесной рекою окруженной,
Жасмина заросли зеленые, чей аромат
Издалека услышать можно, уничтожив,
Охотничьи засады с задними ходами разрушают
И лагерь [разбивают] полевой, как океан громадный,
Кустарника стеной колючей окруженный.
В скрещенье просек, где располагаются
Рядами хижины, листвою крытые,
Стоит на страже слон с медовоароматными висками[vi]
И с маленькими глазками.
Не ест тростник высокий он
И с ним в охапку связанные риса колоски,
И зелень вкусную, в полях созревшую;
Он [ими] вытирает лоб, [а после] хобот
Кладет на острый бивень;
Неопытные юноши – [погонщики]
Раздвоенными жезлами и северного языка словами[vii]
Его [пытаются] кормить комками риса.
На луки боевые, в битве безотказные,
Колчаны вешают, как будто брахмана охряная накидка
[Повисла] на стоящем [перед ним] трезубце;
Шатры установив, веревками внутри пространство [обозначив],
Втыкают копья с остриями, на цветы похожими,
И ставят в ряд щиты, ‑ [вот так]
Из гнутых луков возникает укрепленный лагерь;
Среди громадного, различных видов войска[viii]
Еще один шатер с шестами длинными
И внутренними занавесями строят;
[В нем] женщины – в браслетах тонких руки,
На шеи стройные красиво [ниспадают] волосы,
Кинжалы с крепкой рукоятью на разноцветных поясах
Сверкают ярко, ночь превращая в день;
У них сосуды с маслом для светильников
В ладонях женских статуэток гаснущих.
Поправив фитили, они их зажигают. В полночь,
Когда стихает звук длинноязыких светлых колокольцев,
Закутавшись в плащи, обход свершают пожилые стражники,
Шатаясь, будто заросли жасмина, чьи лианы гибкие и тонкие
Колеблются под ветром с каплями дождя;
Приходят люди, что надежны
В уменье время измерять; они, сложив в почтенье руки,
Хвалу [царю] возносят и провозглашают:
«Ты мир, объятый бурным океаном, победишь.
Вот время, [что отмерено] твоим прибором водяным»[ix].
Несут охрану чужестранцы-яваны,
Они сильны, свирепы взоры их,
Кнутами опоясаны, одежды тесные
Топорщатся, их вид внушает страх.
В шатре великолепном и украшенном
Цепочками с фигурками тигриными,
Видны светильники с сияньем изумрудов;
Вблизи покоев, разделенных надвое
Цветными, на канатах, занавесками,
Стоят в накидках млеччхи безъязыкие,
Лишь жестами [друг с другом] объясняясь.
Она ж не видит [рядом с ней]
Того, кто в сладком сне почиет [в этом] лагере,
Что громом барабанов устрашает [вражеских] царей,
[Его], добывшего победу,
[Достойную] гирлянды с драгоценными камнями,
Рукою сильною, сжимавшей меч, врагов губивший.
Одна рука покоится на ложе,
К браслету на другой он голову склонил
И долго думает [в дремоте] о слонах,
Лишенных сна в желании свирепой битвы,
Подруг своих забывших из-за глубоких ран,
Потоком копий вражеских им нанесенных;
Он думает о тех погибших, кто свой долг исполнил,
Слоновьи хоботы, похожие на змей крутящихся,
[Мечами] отсекая, славную победу,
Гирлянд достойную медвяных, сотворивших;
Он думает о лошадях, что прекратили есть,
В мучениях прядут они ушами,
Когда, срезая кожаный [доспех],
Впиваются в них стрелы острые.
[Она ж тем временем] страдает и тоскует
О цельности [своей] утраченной,
Поскольку сердце отослала в путь [к супругу],
И много думая [о нем], печаль смирив,
Сбежавшие браслеты поправляет,
В томленье часто дышит и дрожит,
Как раненный стрелой павлин,
И драгоценности [опять] спадают. Во дворце
Прекрасном и в семь этажей высоком[x],
Который лампы-статуэтки ярко освещают,
Она лежит, прислушиваясь чутко
К приятным и разнообразным звукам,
Которые текущие по крыше дождевые струи производят;
[Но шум иной] звучит в ее ушах красивых –
Коней, впряженных в колесницу длинную,
Исполненную славы боевой, несущуюся быстро,
Которую, под звуки раковин и труб,
Когда взметнулись мощно флаги,
С громадной армией, врагов разбив
И земли их желанные завоевав, с победой едущий сюда
Торопит, чтобы лес [скорее] позади оставить,
Где в месяц, что встречает светлый дождь,
Созрели клубни валли[xi]; на песке
[Кустарник] пышнолистый кайа[xii] распускает
Цветы, что чернотой сравнимы с тушью;
Кондрея[xiii] гроздья нежные роняют золото;
Бутоны свернутые кодаль[xiv], как ладонь, приоткрываются;
Обильный лепестками тондри[xv] расцветает, будто [выступила] кровь;
[А вдоль] дороги с красной почвой,
В лесу цветущем, средь посевов проса с гнутыми колосьями,
Дождем, что не обманет, [орошенных], антилопа простодушная
Резвится со своим самцом с кручеными рогами.
[i] Морская раковина семейства Turbinella использовалась в Индии в функции боевой трубы. Экземпляры с витками, закрученными в правую сторону, встречаются редко и считаются священными.
[ii] Тамильское словосочетание valaṉērpu означает «поднимаясь мощно» или «поднимаясь вправо». Второе понимание соответствует универсальной ассоциации правой стороны с представлением о силе, первенстве. В данном случае несомненна аналогия с правыми витками раковины Вишну.
[iii] Йаль – старинный тамильский струнный инструмент, подобие лютни.
[iv] Здесь описан старинный способ гадания (viricci niṟṟal), состоящий в том, что какое-либо постороннее событие или случайные слова рассматриваются кем-либо как намек на исход его жизненной ситуации.
[v] Темный цвет кожи тамильской женщины считается признаком красоты и, кроме того, содержит ассоциации с мотивом растительного начала и плодородия. В поэзии его часто сравнивают с цветом молодых побегов манго, ашоки, с различными темными цветами.
[vi] Когда слоны находятся в состоянии возбуждения (амока), из их височных впадин сочится мускус.
[vii] Северный язык – санскрит, на котором создавались трактаты по слоноводству (гаджашастры).
[viii] Текст не уточняет, о каких войсках идет речь, но в ряде тамильских стихотворений на тему пурам упоминаются традиционные для древней Индии четыре их рода: слоны, колесницы, кавалерия и пехотинцы.
[ix] Имеются в виду водяные часы, клепсидра, вероятно, завезенные в Индию греками.
[x] Семиэтажный дворец – штамп, известный еще в древнеиндийском эпосе, который не следует понимать буквально. Речь идет о высоком большом здании.
[xi] Валли – растение горных лесов со съедобными клубнями. Характерная природная деталь района куриньджи. Здесь упомянуто, видимо, для того, чтобы к яркому и по-праздничному многоцветному ландшафту муллей добавить мотив плодородия. А изображение пары антилоп, конечно, служит символом любви и семейного единения.
[xii] Кайа (kāyā, Memecylon tinctorum) – карликовое дерево со множеством мелких синих цветов.
[xiii] Кондрей (koṉṟai, Cassia fistula, Laburnum) – дерево с гроздьями золотистых цветов.
[xiv] Кодаль (kōṭal) – белая разновидность малабарской лилии.
[xv] Тондри (tōṉṟi, Gloriosa superba) – другое название кандаля (kāntaḷ), красной малабарской лилии.
(С) Индуизм сегодня № 4 (1) 2017.
Эта статья была опубликована в первом бумажном ("историческом") журнале Индуизм сегодня на русском языке и открыла новую индологичекую "Нашу рубрику".
Презентация этого журнала прошла 26 января 2017 года в стенах всемирно известного Французского Института в Пондичерри (EFEO-IFP) при участии
Александра Михайловича Дубянского (27.04.1941 - 18.11.2020), автора этой статьи.
Купить "исторический" номер журнала Индуизм сегодня ещё можно здесь:
https://www.hinduism.today/product-page/hinduism-today-first-2017